ГЛАВА ТРЕТЬЯ ВЕРА

Бездействующие ныне

законы

Энциклопедией иудаизма может служить Вавилонский Талмуд, который состоит из двенадцати внушительных томов, охватывающих почти все сферы человеческой жизни и деятельности. Некоторые своды законов, представляющие собой всего лишь извлечения из Талмуда, такие, как "Мишнэ Тора" Маймонида или "Шулхан арух" Иосифа Каро, — это тоже многотомные издания. Изучению их многие ученые посвящают всю жизнь. Разумеется, мы не смеем даже мечтать о том, чтобы в нашей книге охватить предмет в таком объеме.

Когда пало Иудейское государство и был разрушен Храм, утратили свое практическое значение и многие из наших законов, например, уголовное право или же установления, касающиеся сельского хозяйства и первосвященников. Все это отнюдь не означает, что евреи больше не изучают эти законы. В любой иешиве Соединенных Штатов или Израиля можно услышать страстные

57

споры о том, по какому ритуалу следует встречать новый месяц в Храме или каким образом нужно классифицировать по талмудическому закону четыре типа ущерба. Дух и смысл иудаизма столь тесно переплетены во всем тексте Талмуда, что серьезный исследователь должен изучить весь Талмуд как единое целое. Но обычно мы почти не сталкиваемся с очень многими чисто теоретическими требованиями иудейской веры. Мы коснемся только тех положений, которые связаны с нашей повседневной жизнью.

Традиционный иудаизм насчитывает 613 заповедей. Эта устрашающая цифра известна всем. Менее известно то, что большинство заповедей — это бездействующие ныне установления, касающиеся Храма, сельскохозяйственных и судебных дел. Дотошный формалист найдет, может быть, сотню заповедей, которые имеют отношение к современности. Еврея, который в своей повседневной жизни соблюдает дюжину-другую заповедей, можно, видимо, считать вполне ортодоксальным. Подумать только, это же капля в море: 24 заповеди из пугающего числа 613.

Все это совершенно не означает, — и я ни в коем случае этого не утверждаю, — что, усвоив не- | сколько формальных положений, можно полно- * стью приобщиться к иудаизму и тем самым выполнить все требования Моисеева закона, чтобы после этого уже со спокойной совестью погрузиться в водоворот современной жизни. Я лишь утверждаю, что приобщение к иудаизму отнюдь не требует (как это иной раз по ошибке считают)

58

отказа от современности, не требует при соблюдении сложных и необычных обрядов забвений всех остальных человеческих обязанностей, ни» требует добровольного затворничества и отречения от жизни.

Заблуждение Виленского Гаона

Рассказывают, что как-то раз к магиду из города Дубно — знаменитому проповеднику восточно европейского гетто — обратился прославленный мудрец, которого звали Виленский Гаон, и попрсь сил сказать, в чем он, по мнению магида, заблуж--дается. Магид хотел уклониться от ответа, но Гаон настаивал, и тогда магид сказал:

— Ну что ж! Ты самый благочестивый человек нашего времени. Дни и ночи ты посвящаешь своей науке, ты отгородился от мира книжными пол-ками, рассуждениями ученых мудрецов. Ты дос тиг вершин святости. Но как ты этого достиг? Пойди на рыночную площадь, Гаон, и побудь среди других евреев. Узнай их труд, их житейские тяготы, их развлечения. Иди в мир, услышь слова неверия и безбожия, которые слышат все остальные люди, и прими на себя те удары, которые принимают на себя они. Подвергни себя тем испытаниям, которым подвергается каждый еврей. И вот тогда-то мы увидим, останешься ли ты после этого Виленским Гаоном.

Говорят, что Гаон, услышав это, не выдержал, потерял самообладание и заплакал.

59

американцами потому, что они служат во флоте? У них есть свои особые задания, свои дисциплинарные нормы, своя форма одежды, свои довольно жесткие ограничения личной свободы. Они вознаграждены за это — по крайней мере так они сами считают — воинской славой и сознанием выполненного долга. Евреи не перестают быть частью человечества из-за того, что у них своя особая вера, хотя в чем-то они действительно не похожи на всех остальных людей. У них есть свои дисциплинарные нормы, свои ограничения личной свободы, и за это они и вознаграждены чем-то особым — так по крайней мере они сами считают.

Я помню: во время войны все смотрели на меня с восхищением как на этакого бравого морского волка. А когда война кончилась и я служил в резерве, люди, которых я встречал в поездах и самолетах, считали меня бедолагой, неудачником. Раз или два меня даже спросили: "За что это вас все еще оставили на службе?" И, мне кажется, тот же вопрос агностики задают еврею, соблюдающему предписания своей веры.

Я думаю, мы все еще "на службе", ибо мы верим в то, что Закон Моисея — от Б-га. Уверен, что именно Закон Моисея помог нашему народу сохраниться и противостоять ветру истории, который смел столько народов. Мы не отказались от великой надежды наших предков, веривших, что именно наш маленький народ каким-то образом — каким, никто из нас не может предвидеть, — каким-то образом зажжет когда-нибудь на земле факел вечного мира. Я не могу дать

62

человечеству Мессию. Но, если позволит Провидение, в лице своих двух сыновей я дам миру двух сознательных евреев, и в них будет жить великая надежда, когда меня уже не будет на свете.

Таким образом, сам вопрос моего друга уже содержит в себе ответ. Ядро иудаизма — это праведное отношение к другим людям. Простите мне мое пристрастие к анекдотам, но я хочу рассказать еще один. В Талмуде говорится, что однажды к рабби Гилелю¹ пришел один не-еврей и спросил его:

— Можешь ли ты объяснить мне сущность иудаизма, пока я стою на одной ноге?

До того как придти к Гилелю, этот нееврей задавал тот же вопрос Шамаю, коллеге Гилеля, и Шаммай прогнал его, сочтя этот вопрос наглостью. Гилель же со спокойной улыбкой ответил:

—  Не делай другому того, чего не пожелаешь себе. В этом суть иудаизма. Все остальное — комментарии. Теперь можешь продолжать свои занятия.

И после этого разговора нееврей обратился в иудейскую веру.

Суть атомного реактора или яблока, или религии — это еще не весь реактор, не все яблоко, не вся религия. Мы принимаем мало решений, в которых была бы выражена вся суть вопроса. Жизнь наша полна тривиальных и суетных мелочей и механических повторений. Иудаизм не выпускает из виду и этой сферы жизни. В течение всего дня

¹ Знак"~" нал буквой "Г" введен для обозначения еврейской буквы "Л" и произносится приблизительно как английское "Ь".

63

он связывает человека определенными обязательствами. Конечно, прав тот, кто утверждает, что как евреи, так и неевреи иногда принимают форму за суть. Отсюда возникает, с одной стороны, агностицизм, как реакция на педантичность религиозных предписаний, а с другой — ультраортодоксальное непризнание государства Израиль на том основании, что не все члены правительства этой страны — верующие люди. Но если о том или ином образе жизни будут судить лишь люди, которые этого образа жизни не понимают, то от любого образа жизни в их интерпретации не останется камня на камне.

Самоизоляция

Как мы можем сознательно изолировать себя? Мир вокруг нас — это место, где мы живем. Народы мира — наши братья перед Б-гом. Писание учит нас, что Б-г сотворил всех людей на земле — а не только израильтян — по Своему образу и подобию. Жертвы, принесенные как евреями, так и неевреями, горели на алтарях двух Храмов, "Не таковы ли, как сыны ефиоплян, и вы для меня, сыны Израилевы? — восклицал от имени Творца пророк Амос. — Не я ли вывел Израиль из земли Египетской и филистимлян — из Кафтора?"

Мы видим то, о чем говорил нам пророк Моисей: если бы не Тора, мы были бы заурядным народом. Что можем мы противопоставить той мудрости и тому творческому духу, которые Б-г

64

даровал другим племенам земли? Разве мы дали миру Сократа или Аристотеля, Шекспира или Сервантеса, Ньютона или Галилея, Баха или Бетховена, Микеланджело или Рембрандта, Диккенса или Толстого, Ганди или Линкольна? Но неужели мы не имеем права летать на самолетах только потому, что братья Райт не были евреями, или не должны пользоваться электрическим освещением потому, что в жилах Фарадея, Максвелла и Эдисона не было еврейской крови? Разве такое абсурдное извращение сути иудаизма не разлетается в прах при первом же прикосновении?

Наше место в мире — я уверен в этом — зависит от того, что мы дали человечеству. А дали мы ему Тору — возвещенный Моисеем Закон, каким должно быть поведение человека. Тора — это наша жизнь, и ею мы руководствуемся в нашей повседневности. И пока мы не даем этому факелу погаснуть, мы, как я понимаю, имеем право существовать как народ перед Б-гом и людьми.

Поняв это, мы приблизимся к правильному пониманию мира, как и наши отцы, через сочетание символики и обрядности. Тому, кто приходит к нам впервые, это сочетание представляется темным лабиринтом. Но войти в него мы обязаны. Чтобы добраться до сути вещей, нам следует изучить те печати, которыми иудаизм пометил жизнь, или, выражаясь словами Рилеля, комментарии к сути Торы.

Первая серия печатей относится ко времени.

65

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ШАБАТ

Начнем с крутого подъема

Логика побуждает нас начать с одного из наиболее характерных и разветвленных символов иудаизма — символа, который, к тому же, более всего противоречит общепринятым обычаям и общепринятому образу мыслей. Начать с этого символа — это то же, что, поднимаясь в гору, идти напрямик.

Закон о шабате изложен в одной из самых; длинных глав Талмуда. На эту тему на древнееврейском языке написаны горы литературы. И в то же время мы знаем, что решающими здесь являются лишь немногие фразы: первая глава Бытия и четвертая заповедь Моисеева закона.

Суть Книги Бытия                                  ?

Первая глава Книги Бытия пронизывает мрак античной мифологии лучом света — света, который до сих пор озаряет землю, так что нам теперь даже трудно себе представить, как ярок был этот свет, когда он засиял впервые. На весь мир прозвучали слова о том, что во Вселенной господствует естественный порядок, что она была создана одной силой и приведена в движение как огромная машина. Не было человекоподобных богов.

66

Л животные не были богами, и боги не были животными. Не было бога солнца, бога луны, бога любви, бога моря или бога войны. Мир и человечество возникли не в результате грандиозных кровосмешений и содомии среди небесных чудовищ. Солнце, луна, ветер, море, горы, звезды, камни, деревья, растения, животные — все это часть природы, и нет в них никакого внутреннего волшебства. Мумбо-юмбо — суеверное заблуждение. Боги и жрецы, которые требовали, чтобы ради них убивали и сжигали детей, чтобы ради них у живых людей вырывали сердца, чтобы ради них совершались отвратительные оргии и приносились бесконечные жертвы, — все это бессмысленно, глупо, бесполезно и обречено. Кончились ночные кошмары детства человечества. Наступил день.

Библейский рассказ о возникновении мира избавил человечество от идолопоклонства. Потребовалось, впрочем, еще немало времени, чтобы эта теория восторжествовала; но, в конце концов, даже очаровательные греческие и римские боги и богини уступили поле битвы. Бытие — это разделительная черта между современным мышлением и первобытной интеллектуальной неразберихой. И я не вижу, чем можно было бы заменить Бытие в этом отношении.

Шабат в Книге Бытия

Наша задача — проследить историю шабата вплоть до источника, то есть до сотворения мира.

67

Кому не известно, что такое шабат ? Это один день из семи, день, когда люди, во славу Создателя прекращают работу. Этот еврейский обряд принят всеми цивилизованными народами и стал непреложным законом почти во всех странах. График выпуска продукции в Соединенных Штатах Америки сообразуется с этим законом. Даже худшие тяготы войны не поколебали его. Привычка — вещь убедительная, и, может быть, именно поэтому ритм человеческой деятельности опре-делается этой очень удачно найденной пропорцией: шесть дней работы — один день отдыха. Несмотря на то, что на нашей планете с ее перепроизводством товаров появляется то тут, то там пятидневная рабочая неделя, мы все понимаем, что еще один дополнительный день или полдня отдыха — это роскошь, дивиденд предприятия, время, которое можно посвятить какой-то деятельности или науке, но отнюдь не то, что естественно и в порядке вещей.

Отдых — это только часть обряда, это, так сказать, негативная часть шабата. Седьмой день священ: он ознаменовывается изменениями в одежде, в пище, в том, что мы делаем, и в том, как мы молимся Творцу. У еврейской субботы есть свои параллели в культурах других народов. Кто не знает, что такое воскресный обед, воскресное платье, воскресный отдых, воскресная церковная служба? Если бы мы не жили в христианской стране, мы бы все равно знали о всех этих обычаях хотя бы из английских и американских романов, которые ярко живописуют воскресенье.

68

Это не идиллия. Те, кому случалось бывать на Юге или в Бостоне, помнят, что в воскресенье там невозможно купить стакан виски; и эти люди отнюдь не склонны — по крайней мере в тот момент, когда они убедились, что им не удастся в воскресенье выпить, — эти люди отнюдь не склонны славить Творца за то, что Он выпустил декрет о святости выходного дня. Англичане до сих пор жалуются на то, что в воскресенье закрываются театры. Законы, которые существуют в англосаксонских странах еще с пуританских времен, причиняют людям массу неудобств, не дают им развлекаться, как им хочется, и во многом их ограничивают, к вящему их неудовольствию. Однако идея шабата все же столь сильна и в христианском мировоззрении, что законы эти изменяются крайне медленно, и скорее всего никогда не будут отменены.

Однако по сравнению с еврейской субботой даже самые суровые законы, касающиеся воскресенья, кажутся чересчур мягкими. Христиане, которые возражают против строгого соблюдения святости выходного дня, много раз указывали, что ограничения шабата — это чисто иудаистская форма, и поэтому христианам нет ни малейшей надобности подчиняться этим запретам, о которых говорится в Ветхом Завете. Пуритане, по их мнению, трактовали Ветхий Завет слишком серьезно и слишком буквально.

Богобоязненный еврей в субботу никуда не ез-;ц1т, не стряпает, не пользуется механическим или электрическим оборудованием, не тратит денег,

69

не курит, не пишет. Промышленная цивилиза: в этот день для него умирает. Все технически» достижения временно отменены. Молчит радио^ погас экран телевизора. Бейсбол, футбол, гольф; театр, кабаре, автострада, карточный стол, верте, для жаркого — все это не для него. Еврейс; шабат — это церемония, которая, если челове] хочет выполнять ее неукоснительно и эффек¹ но, предъявляет к нему крайне суровые требова* ния. Еврей, который соблюдает субботу начин; с захода солнца в пятницу и до субботних су\и рек, живет в своем собственном замкнуто] мире.

Но ведь это может быть очень приятный мир.] После того как я, наверное, до смерти налу: читателя суровостями шабата, я могу сказать,; что шабат для верующего еврея — это ось его существования и источник его силы, бодрости и гордости. Почему это так? Позвольте мне объяснить.                                           Щ

Огромное различие между пуританским воскресеньем и гораздо более суровой по своим запретам еврейской субботой — это почти неощутимое, но чрезвычайно существенное различие в настроении. Наш шабат начинается благословением света и вина. Свет и вино — ключи к этому дню. В нашем соблюдении запретов есть своя торжественность, но главный эффект шабата — это расслабление, мир, радость и возвышенное настроение.

70

Лирическое отступление

Всем известна нервная, взвинченная атмосфера бродвейских театров. Даже во время войны накануне сражения я волновался меньше, чем перед генеральной репетицией. В пятницу во время последней репетиции атмосфера накаляется до того, что, кажется, полный провал уже совершенно неминуем. Иной раз мне казалось, что придерживаясь законов субботы в такой ситуации, я совершаю форменное предательство по отношению к своим коллегам. Но с течением времени я полнял, что в театре иначе и не бывает. Репетиционное напряжение может привести к полному провалу спектакля и к триумфальному успеху, но и в том и в другом случае — это обычное состояние закулисной жизни, а вопли отчаяния — самый нормальный тон. Поэтому я, хотя и скрепя сердце, все же уходил из театра в пятницу днем и возвращался туда в субботу вечером. И что же? Ничего трагичного за это время не происходило. Когда я возвращался в театр, я видел ту же суматоху и слышал те же вопли отчаяния. Одни мои пьесы имели успех, другие проваливались, но ни то, ни другое ни на йоту не было связано с тем, соблюдал я субботу или не соблюдал.

Представьте себе театр в пятницу днем: полупогашенные огни, неубранные чашки из-под кофе, раскиданные повсюду листы с текстом ролей, орущие рабочие сцены, замученный режиссер, рвущий на себе волосы продюсер, задерганные артисты, оглушительный треск пишущих маши-

71

нок и густой табачный дым. И покинув этот бедлам, я возвращаюсь домой. Кажется, будто вернулся с войны. Жена и дети, о которых я, в ужасе думая о неизбежном грядущем провале, совсем было забыл, — жена и дети меня ждут;_; они с иголочки одеты и выглядят нарядно и привлекательно. Мы садимся за празднично накрытый стол, на нем — цветы и все, что положено в шабат: горящие свечи, румяные халы, фаршированная рыба, искристое вино в сверкающем дедовском хрустале. Я благословляю детей, как] положено, и мы вместе негромко поем мелодич-; ный субботний гимн. В беседе мы не касаемся театральной нервотрепки, которая чревата прова-; лом моей пьесы. Мы с женой продолжаем разговор, который прервали, когда я уходил из дома. Шабат ~ это день, когда принято задавать вопро-: сы, и мои сыновья спрашивают меня обо всем, что их интересует. На столе появляются Танах, энциклопедия, географический атлас. Мы говорим об иудаизме, и ребята задают довольно каверзные вопросы о Б-ге, и мы с женой отвечаем, как умеем. Для меня все это — словно возвращение в волшебный чертог покоя и мира.

Точно так же проходит и субботний день. Ребята чувствуют себя в синагоге как дома, им там нравится — им нравится даже то, что рядом с ни- I ми родители. В будни учеба, работа, а особенно I мои репетиции и премьеры не дают нам возможности часто встречаться. В субботу мы всегда вместе, и они это знают. Они знают, что в этот день я не работаю, и у моей жены тоже нет ника-

72

ких дел. Это их день. Это и мой день. Телефон не звонит. Я могу думать, читать, гулять или просто ничего не делать. Шабат — это оазис спокойствия. А ьсогда наступает вечер, я снова окунаюсь в водоворот бродвейской театральной жизни. И часто именно после субботы я вношу в пьесу лучшие поправки (а такая литературная хирургия не прекращается до премьеры). Как-то в субботний вечер мой продюсер мне сказал:

— Не завидую вашей религии, но завидую вашему шабату.

Я так подробно описываю, как мы проводим субботу, потому что хочу, чтобы читатель понял, чем был этот день для наших предков. В такой счастливой группе людей, как американское еврейство, которое полностью наслаждается благами жизни и живет в очень беспокойном мире, переход от трудовой недели к шабату — это не просто переход от повседневной суматохи к мирному и приятному отдыху. В шабат наши предки славили Создателя, и к этому дню они приберегали самые нарядные одежды и самую изысканную пищу. У последнего бедняка были свечи на субботу, вино, хала, мясо и рыба. Если у него совсем уже не было денег, ему все это давали в синагоге. Ограничения субботы, которые плохо согласовываются с суматошной американской жизнью, были для наших отцов второй натурой, но они не мешали им на следующий день растворяться в будничной повседневности. Еврей на седьмой день старался ничего не делать точно так же. как некоторые джентльмены ежедневно. Конечно,

законы шабата — это не светская традиция, а лигиозные установления. Но человек так хорош их знал, что они стали для него привычкой, но мой жизни, а вовсе не стеснительными самоог ничениями, которым волей-неволей приходит! подчиняться. Не требовалось никаких разговоро! о какой-то важной цели, ради которой следу соблюдать законы субботы: сами они и были это: важной целью.

Еврей, соблюдая шабат в течение многих ле вознаграждается, в конце концов, тем, ради чеп собственно говоря, и существует шабат. В сов менной жизни соблюдать субботу стало хлопо¹ ливее, чем раньше, а религиозного рвения в л] дях стало меньше. Жизнь сложна. И отказ от бата, по-видимому, неизбежно становится точк отсчета разрыва еврея с традицией. И наоборо именно с соблюдения субботы начинается возв щение к иудаизму многих ассимилированн евреев. Мне кажется, что шабат — это действ; тельно лучшая и наиболее естественная точка о¹ счета. Прежде всего потому, что шабат единственный символ иудаизма, который встре*| чается в Десяти Заповедях.

Четвертая заповедь

На двух скрижалях перечислены семь запретительных заповедей — основа поведения человека в цивилизованном обществе: не идолопоклонст-вуй, не произноси имени Б-га напрасно, не уби*

74

вай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй, не желай чужого. И там же содержатся три заповеди, указывающие, что человек должен делать: почитай лишь одного Б-га, почитай отца твоего и мать твою, соблюдай день субботний. Это все. Иногда мне казалось странным, что евреи гораздо больше тревожатся о ритуале Дня Искупления и своих праздников (возможно, даже Хану к и), чем о соблюдении дня субботнего: ведь они каждый раз, входя в синагогу, сталкиваются с законом субботы, запечатленным на скрижали Святого Ковчега. Но, может быть, шабат просто кажется им настолько естественным, что они считают: тут и беспокоиться-то не о чем.

Этот символ — шабат — один из тысяч символов, составляющих структуру иудаизма, но приобретший особое значение и довлеющий над всеми обрядами и законами, сформулирован в Пятикнижии дважды: в Исходе и во Второзаконии; эти две формулировки шабата лежат в основе всех остальных заповедей Торы. Закон о субботе, по-моему, именно потому и занимает центральное место в теории иудаизма, что он является наилучшим воплощением значения этих двух важнейших частей Пятикнижия. Это — как бы вся Тора в миниатюре.

В Исходе говорится:

"Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай и делай всякое дело твое. День же седьмой, суббота Г-споду, Б-гу твоему, не делай никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни

75

пришелец, который во врагах твоих. Ибо в шесц дней создал Г-сподь небо, землю, море и все, чп в них, и почил в день седьмой, посему благосл! вил Г-сподь день субботний и освятил его".

А во Второзаконии сказано:

"Соблюдай день субботний, чтобы святить еп как заповедал тебе Г-сподь, Б-г твой. Шесть работай и делай всякое дело твое. День же сед] мой, суббота Г-споду, Б-гу твоему, не делай ник;

КОЙ работы, НИ ТЫ, НИ СЫН ТВОЙ, НИ ДОЧЬ ТВОЯ, Н1

раб твой, ни рабыня твоя, ни вол твой, ни ос( твой, ни всякий скот твой, ни пришелец тво) который во вратах твоих, дабы отдохнул ра1 твой и рабыня твоя, как ты. И помни, что рабо) был ты в земле Египетской, но Г-сподь, Б-г тво] вывел тебя от гуда рукою мощною и мышце) простертою, посему заповедал тебе Г-сподь, твой, установить день субботний".

Таким образом, шабси ~ это прежде всеп способ самовыражения еврейского сообществ; неумирающий коллективный жест, приковываю^ щий к себе внимание: люди прекращают работу}? и начинается праздник. Каждый народ отмечает свой национальный праздник, день своего возни* кновения как нации прекращением работы и тор* жес1 венными церемониями. Евреи, которые ве» рят, что Вселенная была создана Б-гом, празднуют возникновение Вселенной и раз в неделю благодарят за это Создателя. То, что все человечество усвоило этот обычай, доказывает, возможно, что 6:1 — это наилучшая пропорция работы и отдыха.

Шабаг — это еврейский национальный праздник, день, когда евреи отмечают свое возникновение как нации во время Исхода из Египта. Евреи чтут не только Б-га-Создателя, но и Б-га, который заботится о своих созданиях. Так мы понимаем значение Исходя из гошенского рабства.

Рабы не имею1 права решать, когда им трудиться и когда отдыхать. Рабы — это говорящий скот, полностью подвластный воле своих хозяев. Рабы не владеют тем, что они создают. Они не распоряжаются своим временем. Свобода — это условие Адама, это свобода выбора, это возможность распоряжаться своим временем. Шабаг для народа Израиля имеет особое значение, ибо народ Израиля превратился в нацию как раз во время своего пути из рабства к свободе.

Этот двойной смысл пронизывает символы иудейской религии: благодарное поклонение всемогущему Б-гу и празднование особой судьбы Израиля как свидетеля дел Б-жьих в истории человечества.

Ритуал шабата

Но шабат — это не только прекращение работы. Прекращение работы — это всего лишь начало соблюдения субботы. Чтобы соблюдать шабат полностью, необходимо ритуально воздерживаться от каких бы то ни было действий, даже требующих самых минимальных усилий, если эти

77

действия хоть в ничтожной степени приводят к каким-то переменам, новшествам, улучшениям или если эти действия хоть отдаленно напоминают труд.

В Торе говорится, что в субботу запрещено, например, собирать сучья и зажигать огонь, то есть заниматься очень, казалось бы, легким делом, посильным для калеки, пятилетнего ребен-; ка или девяностолетней бабки. Традиция, беру-1 щая начало еще в эпоху Моисея, насчитывает! тридцать девять видов запрещенного в субботу! труда. Эти виды труда касаются основных заня-] тий человека: приготовления пищи, шитья одеж-* ды, постройки жилищ, производства товаров и; торговой деятельности. Анализ этих тридцати девяти видов труда, произведенный в Талмуде, опутывает паутиной запретов почти все повседневные созидательные действия. Почему, например, нельзя в субботу зажечь спичку? Распространенное объяснение — что это хоть и не тяжелая, но все-таки работа — чрезвычайно неубедительно. Тяжелой работы мы стараемся избегать не только в шабаг, но и в остальные дни недели. То, что в: субботу мы не совершаем даже ничтожных уси-1 лий, например не зажигаем спичек, — это вопрос] ритуала. Для многих людей ограничения шаба-та — это невыносимое бремя, другие же люди \ возражают против этих ограничений из принципа.. Но для того, кто этим ограничениям подчинился,: они становятся торжественной церемонией, во-вошедшей в плоть и кровь. Шабат — это не просто выходной день. Это — ритуальный обряд, кото-

78

рый превращает каждые седьмые сутки в некий обособленный жизненный период, отличный от повседневности.

Цель религиозного символа и обряда, как и цель искусства, — открыть человеку истину. Возможно, именно благодаря этому сходству целей религии и искусства Джордж Сантаяна пришел к выводу, что религия — это, по сути дела, одно из эстетических открытий, наиболее возвышенный творческий идеал человечества. По-моему, Сантаяна неправ; мы не можем согласиться поставить на одну доску Моисея и Диккенса. Однако как религия, так и искусство, действительно, одинаково борются, только на разных фронтах, за то, чтобы соскоблить с чудес зримого мира ту коросту, в которую эти чудеса заковала сила привычки. Дерево — это шедевр красоты; однако большинству из нас нужны Сезанн или Коро, чтобы мы вспомнили о том, как прекрасно дерево. Шабат — это постоянное напоминание человеку о сотворении мира и о возникновении народа Израиля. И в этом его значение.

Преувеличением было бы считать, что шабат всегда достигает этой цели. Немногие гении еврейского народа испытывали в субботу то, что испытал в своем экстатическом озарении Моисей, которому открылось видение дней творения и грядущей судьбы Израиля. Однако обыкновенному человеку шабат снова и снова напоминает о том, что такие видения возможны. Семидневный цикл — это печать, которая глубоко врезана в жизнь еврея. Все, что предполагает сделать веру-

79

00

чают нам глубокомысленными улыбками и пе] водят разговор на другую тему. Точно так поступал когда-то и мой дед, когда я в детству задавал ему нелепые вопросы, а он не мог объяснить мне их нелепость, настолько плохо понимали друг друга.

Я помню мой самый абсурдный вопрос:

— Дедушка, а кто сделал Б-га?